Я приехал в Ленинград в конце 1983-го и поступил в институт. Поселился в общаге на Стахановцев, где и услышал уже в 1984-м первый раз группу «Кино». Песенки эти — «Восьмиклассница», «Алюминиевые огурцы» и т. д. меня удивили и очень мне понравились.
Я тогда из нашего больше всего любил группу «Динамик» (концерт в Кировске), а про Ленинградский рок-клуб даже не знал. В общаге нас жило 6 человек в комнате, все после армии. Один товарищ, Костя-морпех, играл на гитаре и пел песни «Воскресенья» — «О чём поёт ночная птица», «Я сам из тех», «Музыкант», само собой, и др.
И это мне тоже нравилось. Сейчас, наверно, это смешно. Но другой музыки никто не знал, мы все были приезжие из разных жоп мира, где из русского рока знали только «Машину времени». Макаревича мы тоже, кстати, пели с Костей.
И вот я услышал Цоя.
На плёнке, в десятой хрипучей перезаписи. Причём владельцы плёнки сказали, что это «какие-то школьники». Видимо, решили, что раз про восьмиклассницу, так и поют восьмиклассники.
Потом у меня всё завертелось, и дальше я уже жил параллельно с новыми альбомами и «Кино», и «Алисы», и ДДТ, и остального ЛРК. Чем дальше, тем больше. И каждый год что-то новое, всё шире.
И Цой всё это время был для меня один из лучших. Именно один из. Но лучших.
Потом появилась котельная, и Цой оказался её частью. Мог бы вместо него быть и Шевчук, и кто угодно ещё, всяко могли сложиться обстоятельства. Но это был именно Цой. И хотя мы никак не дружили, я всё равно кидал уголь в те же котлы той же лопатой, у нас у всех там было общее, помимо музыки и тусовки, — работа.
Даже когда кто-то из наших увольнялся, там всё оставалось на месте: и бумажки на стенах, и старые журналы, и рабочие шмотки в бутербродной, и инструмент, и девушки иногда. Мы все ощущали вокруг себя одно и то же в этой котельной. И это наше общее чувство всегда с нами.
О нашей работе осталась одна видеозапись — съёмка из фильма «Рок». Цой там делает нашу обычную работу. Мы все знаем, что именно он делает, — в каждый момент, во всех деталях. Мы все делали то же самое, просто нас никто не снимал, но это и неважно. Главное, процесс хоть как-то запечатлён, причём адекватно.
Потом уже, после аварии, я пытался объяснить посетителям, что у нас с ними есть одна важная разница: им по-особому интересна эта котельная (среди прочих котельных), потому что здесь работал Цой, а мне, например, наоборот, Цой по-особому интересен (среди прочих звёзд ЛРК), потому что он здесь работал.
А если бы не работал, я всё равно бы с удовольствием слушал его новые и старые альбомы и ходил бы на концерты при случае, как и на всех остальных.
В принципе, про это я и хотел сказать в котельной песенке — про нас всех и про нашу котельную. Песенка не про Цоя, это же очевидно. Выдёргивать его оттуда нелепо.
То, что он умер, было ужасно с момента известия, и до сих пор очень грустно и обидно, что так всё сложилось там, на дороге. Лозунг со стен, что он ЖИВ, я понимаю, но разделить этого оптимизма не могу. Память — это одно, а живой человек — другое. ЖИВ затаскали ещё с Лениным. Мне это не близко.
ЖИВ — это статуя, монумент. Но эти сооружения как раз спутники смерти. Я не воспринимаю его как памятник, он был молодым, живым, весёлым человеком, таким он мне и представляется по сей день. Мне уже 54, и он становится всё младше.
Лучше бы он был вправду жив, как и все, кого мы схоронили. А котельня могла бы и так быть и клубом, и музеем, и собираться там можно было бы без поводов.
авторизуйтесь